«Их идеал народа». Роман Носиков о жизни Мохнаткина, потраченной на либералов
by Роман Носиков
В ночь на 29 мая произошла заурядная, какие происходят каждый день, вещь — умер человек.
Разница между его смертью и другими в том, что на сей раз многие СМИ разродились пафосными некрологами, в которых прославляются дела и моральные качества усопшего.
Вот, к примеру, некролог в «Коммерсанте»:
«В тексте про смерть Сергея Мохнаткина хочется написать именно так — зэк. Не «оппозиционер», не «заключенный» — зэка. Замученный «гражданином начальником» бородатый русский человек в телогрейке, персонаж книг Солженицына, Шаламова и Платонова. Судьба Сергея Мохнаткина напоминала, что от тюрьмы зарекаться нельзя, а мерзость лагерей пережила Советский Союз».
Итак, умер человек-улика. Человек-обвинение. Человек-свидетель и доказательство порочности страны.
А еще он был свободным человеком — несгибаемым, не поддающимся на манипуляции и не страшащимся угроз. Вот свидетельство заслуженного учителя России, историка Тамары Эйдельман на «Эхе Москвы»:
«Он не хотел затыкаться, он писал жалобы в колониях и объявлял голодовки, а выходя на свободу, снова участвовал в «несанкционированных» митингах и пытался перекрывать Тверскую улицу, и не давал, не давал, не давал на себе играть. И вот он умер… «Вы хоть и можете меня терзать, но играть на мне не можете». Покойся с миром, Сергей Евгеньевич, ты много страдал, но был свободным человеком».
Заслуженная учительница вынуждена прибегнуть к Шекспиру, чтобы описать ту степень свободы, которой обладал покойный.
Как же Гамлет наших дней достиг такого величия? С чего начался его героический путь?
Вот что сообщает по этому поводу The New Times:
«Он шел по Тверской улице столицы, в руках — пакет из магазина «Дикси», в нем — бутылка коньяка «Московский», три звезды (410 руб.), банка красной икры (325 руб.) и бутылка «Шампанского» (164 руб.) Было это 31 декабря, около шести часов вечера».
В незапамятные времена это была особая дата. Тогда каждое 31-е число наша оппозиция отмечала 31-ю статью конституции — то есть право на мирные собрания. Чтобы отметить это право, оппозиция собиралась на несанкционированные митинги.
Жаль, что им не приходило в голову отмечать 32-ю статью конституции, о праве на участие в управлении государством, походами в министерство обороны, чтобы покомандовать войсками. Или в министерство финансов — напечатать облигаций госзайма. Наверное, календарь мешал.
«Новый, 2010 год, Мохнаткин, как все последние 20 лет, собирался отпраздновать либо в голимом одиночестве, либо с хозяйкой квартиры Людмилой Георгиевной (если та не пошла к сыну), у которой он и сейчас снимает комнату», — продолжает The New Times.
И опять прислушаемся к «Коммерсанту»:
«Ему было 56 лет, он зарабатывал доставкой пиццы и снимал комнату в подмосковном поселке. Такая вот жизнь, не плохая и не особо хорошая. Одинокая. Обычная».
Ай, как нехорошо, господин «фон» Эггерт! Какая же это обычная жизнь? Это, по меньшей мере, необычно одинокая жизнь. Или Россия переполнена 56-летними одинокими разносчиками пиццы? В том-то и дело, что Сергей Мохнаткин был необычайно одинок. Он был очень неуспешен и неудачлив. Он был просто-таки социально депривирован.
И поэтому когда Мохнаткин, ударив полицейского и получив за это срок, вдруг неожиданно для себя стал героем, — про которого говорит оппозиционная пресса, за которого заступаются правозащитники и вносят в списки политзаключенных, — он впервые получил то, чего никак не мог добиться.
Его жизнь внезапно, уже ближе к старости, обрела вдруг смысл. Вокруг него появились люди, которые его хвалили и им восхищались. И конечно, как только Мохнаткин вышел на свободу, будучи помилованным, он стал повторять все то, за что его «полюбило» так много людей.
Вкусив славы, он уже не мог вернуться к трехлетнему коньяку. Его подобрали и начали дрессировать, натравливая на полицейских, на власть — на все, что с ней связано. И он, изголодавшийся по человеческой любви, начал делать все, за что его так хвалили, — лишь бы похвалили еще раз.
Он ластился, к кому прикажут.
Он кусал всех, кто казался ему похожим на врагов подобравших его людей.
Он заходил в желании выслужиться все дальше.
Он чувствовал, что людей рядом с ним удерживает какая-то грань, и полагал, что перейдя ее, он станет в чем-то первым. Возвысится. Заслужит еще больше внимания, любви и восторгов.
И однажды, после аварии на российской подлодке, в которой погибло несколько офицеров, Мохнаткин написал:
«Я рад, что у моих друзей, по крайней мере у многих, нет ни малейшего сочувствия к гибели офицеров подводников. Я этому только рад. На войне как на войне, и чем больше будет гибнуть в этой стране офицеров МО РФ, тем лучше. Они все подонки по определению. Если даже с их семьями что-то случится, я жалеть не буду. Это враги, а враг должен быть уничтожен».
Он так пытался удовлетворить ненависть окружающих его «друзей», что готов был растоптать собственную человечность. И у него получилось.
Сергей Мохнаткин олицетворял собой все достоинства, которые, на взгляд оппозиции, должны быть у каждого из нас. Он был их идеалом русского народа: озлобленный, сломленный, униженный, страстно жаждущий их одобрения, готовый на все.
Либералы растлили его.
Они подсадили его на свое одобрение, как подсаживают на наркотики.
Они провоцировали его заходить все дальше в желании получить новую дозу.
Они бросали ему свою любовь, как кость.
Они подобрали одинокого сломленного человека — и воспитали из него пса себе на потеху. И сейчас, когда он умер, он просто исполнил для них еще один трюк.