Ведьма Дарису и лама, изгоняющий чертовщину

Реальная история, которая произошла в годы войны в Бурятии

Джочи, или джу в переводе с бурятского языка, как мне объяснили, означает степной лама, специалист по изгнанию чертей, ведьм и другой нечисти. С таким человеком мне пришлось познакомиться в Великую Отечественную войну, причем перед самой победой. 

Прежде чем рассказать об этом удивительном человеке, нужно описать произошедшие события по порядку. 

Дарису

Работая в Баргузинском районе, в апреле 1945 года по делам службы я был в командировке в Усть-Баргузине. Первый секретарь райкома партии вызвал меня к телефону и дал задание срочно кончать дела и выехать в Баргузин. При этом он сообщил, что мне предстоит срочная командировка в село Улюкчикан. «Цель командировки, - сказал он, - узнаешь по прибытии в райком». 

Быстро закончив дела в Усть-Баргузине, я в тот же день выехал в Баргузин. В райкоме первый секретарь сказал мне: «Поскольку ты ведаешь идеологической работой, тебе нужно выехать в колхоз им. Кирова. Тревожные события, которые там происходят, по всей вероятности, имеют прямое отношение к идеологической работе, по сему тебе и карты в руки». 

На рассвете следующего дня я уже был на пути к месту еще не известных мне событий. Время года было такое, которое принято называть переходным периодом. Это потому, что осуществлялся переход от зимнего содержания скота к летнему. Производилась отбивка ягнят от маток. Матки, как и другие виды скота, перегонялись на более отдаленные летние пастбища, а вблизи усадьбы колхоза оставались дойные коровы да отары ягнят. 

В колхозе им. Кирова, который был тогда в селе Улюкчикан, как и во всех тогда колхозах, очень мало было рабочей силы и каждый человек был на учете, при этом строго учитывалось, кто и где способен работать и какую работу выполнять. 

Более молодые, здоровые и не обремененные семьей женщины направлялись на отдаленные гурты и отары. Старики, старухи, больше всего последние, и подростки оставались вблизи усадьбы колхоза, им поручалось пасти ягнят и ухаживать за ними. Отары были созданы, бригады укомплектованы, и все было хорошо до определенной поры. 

С некоторых пор руководители колхоза стали замечать, что в отарах ягнят, где работали главным образом пожилые женщины, на ночь никто из работников не остается. А это очень опасно, так как ягнята после отбивки требуют внимательного наблюдения и ухода днем и ночью, иначе сохранить их трудно. Почему не ночуют работницы на отарах? Этот вопрос партийная организация, руководители колхоза, несмотря на серьезные попытки, значительное время выяснить не могли. Но к моему приезду им все же через какие-то источники кое-что удалось узнать. 

Оказывается, дело было так. Была в колхозе старшим чабаном бойкая женщина (назовем ее Дарису). Она всегда была заводилой в гуляньях, за словом в карман не лезла, хорошо работала и не терпела тех, кто с ленцой и прохладцей относился к делу. Крепко от нее доставалось нерадивым, а больше всего попадало неразворотливым руководителям. Попасть ей на язык многие опасались, а многие и побаивались. Кто-то в шутку или всерьез назвал ее когда-то «ведьмой». Так прозвище и закрепилось за ней, но это не мешало оставаться ей такой же, какой она была раньше. 

Какой недуг ее постиг, я не знаю. Она скончалась скоропостижно в конце марта 1945 года и была похоронена на кладбище недалеко от села. 

По злому умыслу или в шутку, но кто-то пустил слух о том, что ведьма Дарису якобы каждую ночь приходит с кладбища, обходит отары и гурты и по-прежнему бранит за беспорядки, угрожает принять самые страшные меры к тому, кто ей не подчинится. Вот это и явилось причиной  того, что пожилые женщины и подростки не стали ночевать и дежурить на отарах.   

Изгоняющий

При разговоре все соглашались с тем, что дежурить надо, тем не менее на ночь никто не оставался. Очевидно, страх был выше понимания своего долга. Причины этого страха, конечно, не назывались. Работа по разъяснению нелепости указанных слухов, которая велась руководством колхоза, приносила немного пользы. 

Вечером на второй день после моего прибытия в клубе колхоза провели совещание со всеми работниками, на котором выступили учителя, врачи на атеистические темы и провели другую разъяснительную работу. Было единогласно решено, что эти слухи чепуха и все немедленно пойдут на свои места. Оно так и получилось, потому что ночью при проверке все были на своих местах и в хорошем настроении. 

Когда вечером выходили из клуба, я обратил внимание на то, что в степи, под лесом, горят несколько костров. На мой  вопрос, что это за костры, один из комсомольцев ответил: «Это старики пригласили Дамдина-джочи. Это степной лама, и, по их мнению, он может изгнать нечистый дух в образе ведьмы Дарису. Вот он и совершает обряд по изгнанию». Присмотревшись внимательно, я увидел, что около костров действительно маячила фигура человека. 

Кто больше преуспел в идеологической работе в данной ситуации - я или Дамдин-джочи, судить не берусь. Ясно было одно: люди на местах, а это значит, что все будет в порядке. Скот досмотрен и накормлен, ягнята сохранены. Мне больше делать в этом колхозе было нечего, а другие дела торопили меня выехать в Баянгол, в колхоз им. Карла Маркса. 

Совместный путь

Утром, попрощавшись с руководителями колхоза, я выехал. В середине села меня остановила пожилая женщина и спросила, не в Баянгол ли я направился. После моего утвердительного ответа она попросила подвезти старика до одного из улусов по пути в Баянгол. Я согласился. Из ограды вышел высокий, крепко скроенный бурят-старик. Годы и жизнь отложили на его лице глубокие морщины, идущие во всех направлениях лица. Хотя на вид ему было за восемьдесят, держался он бодро. Особенно меня поразили его глаза, смотревшие с прищуринкой, присущей восточным народам, порой с вдруг возникшим  блеском, с затаенной лукавинкой, которая мгновенно исчезала, и глаза его снова принимали серьезное, сосредоточенное выражение. Он молча влез на мою двухколёсную бричку на рессорах. Не сказав ни слова друг другу, мы отправились в путь. Сначала ехали вдоль реки Баргузин, по тракту, это была сравнительно гладкая дорога. Когда переправились  на пароме через реку Баргузин в районе Хилганы, дорога пошла по солончаковой густо поросшей дарисуном местности. 

До этого мы ехали молча. Но я догадывался, что мой пассажир не кто иной, как Дамдин-джочи, специалист по изгнанию чертей. Несколько позднее выяснилось, что это так и есть. Так мы, два идеологических работника совершенно разного направления, оказались в одной карете. 

Дорога, проходящая по зарослям дарисуна и солончакам, была вся в ухабинах, залитых водой. Нашу бричку сильно качало и кренило то на один, то на другой  бок. Вести какой бы то ни было разговор было трудно. 

В одном месте, где дорога была более ровной, я спросил своего пассажира: «Это вы сегодня ночью изгоняли чертей в Улюкчикане? В районе кладбища?».  После некоторого молчания он ответил: «Да, я». - «Много ли было чертей и удалось ли их прогнать?» - «Ну как же... были, думаю я их прогнал», - ответил он мне и снова замолчал, сосредоточенно думая о чем-то. 

Когда наша бричка клонилась на левую сторону, металлическая шина колеса терла облучок, так как левая рессора была значительно слабее правой. Когда на больших ухабах бричку резко бросало влево, мой седок инстинктивно хватался за облучок, а это грозило оборвать ему шиной пальцы. На всем пути я его предупреждал, что этого делать нельзя, но проходило некоторое время, он забывал, и я повторял то же. 

Так, на одном из очередных ухабов бричку резко бросило влево, и в это время он успел схватиться за облучок. Ему сильно помяло пальцы левой руки и изрядно шиной ободрало кожу с них. Боль была, конечно, сильной. На мои упреки о том, что я предупреждал об этом, он твердил: «Да-да, ты не виноват, ты предупреждал, это я сам виноват». 

Порвав нижнюю рубашку, я сделал ему перевязку. После того как боль несколько утихла, мы двинулись дальше. Через значительный промежуток времени, который мы ехали молча, я заметил, что он окончательно успокоился, и поэтому решил задать ему вопрос: «Вот ты знаешься с богом, можешь прогнать нечистую силу. Как же случилось так, что ты не смог уберечь свою руку?». На это он как-то особенно хитро взглянул на меня и улыбнулся. 

Обряд изгнания ведьмы

Спустя некоторое время он поведал мне следующее: «Я не Дамдин-джочи, а Аюша Цыремпилов. В числе первых в Баянголе я вступил в колхоз. Принимал активное участие в укреплении колхозов, а теперь вот уже много лет мы со старухой работаем чабанами и наша отара считается одной из лучших в колхозе. Лама Дамдин действительно был. Этот дряхлый старик ходил по улусам, не раз заходил ко мне. Месяцев десять тому назад он зашел ко мне совершенно больной, пролежал у меня дня три и скончался. Я его и похоронил,  все его атрибуты за ненадобностью закинул на чердак. И вот когда прибывший человек из Улюкчикана рассказал мне, что там случилось, я решил воспользоваться атрибутами старого ламы, выехать на место под его видом и вершить изгнание ведьмы Дарису. 

Вы спросите, почему я это сделал. Сам я, конечно, не верю ни в бога, ни в чертей, ни в прочую нечистую силу. Но мне памятны  дни, когда только создавались колхозы. Одно из серьезнейших трудностей было преодоление суеверий, и особенно среди пожилых людей. Часто люди обращались к ламе, у которого спрашивали, идти или нет на ту или иную работу. Главным образом, когда речь шла о выезде на отдаленные гурты и отары. Люди, которые тормозили развитие колхозов, распускали всевозможные вредные слухи, а ламы, к которым люди обращались за советом, как правило, давали такие ответы, которые не шли на пользу колхозам. Все это приносило значительный вред, и бороться с этим явлением было довольно трудно. Имея такой опыт, я понял, что слух о ведьме в Улюкчикане распустил злой человек, а суеверные пожилые женщины поверили этому. 

Я понимал, сейчас идет великая война. И в тылу, как и на фронте, дорог каждый человек и его труд во имя победы. Я думал, может, мне удастся развеять этот страх и вернуть всех людей в колхозе им. Кирова на свои места. И я считаю, что в какой-то мере мне это удалось сделать». 

На этом он свой рассказ закончил. Так ли это, я ему определенно ответить не мог. 

Фонд обороны

После некоторого молчания он признался, что атрибуты старого ламы сжег там, на костре, а затем начал рассказ о своей жизни. У него три сына, два зятя, два внука воевали на фронте. Один сын, зять и внук погибли. Поэтому ему кроме работы на отаре еще приходится заботиться об их семьях. 

«Нам-то со старухой немного надо. Были бы хороший зеленый чай с молоком да немного хлеба - и мы сыты. Поэтому мы свой заработок никуда сильно не тратим, все понемногу копим. Собралась порядочная сумма, да вот все нет времени и случая сдать ее в фонд обороны. Может быть, эти трудом нажитые деньги помогут ускорить нашу победу над лютым врагом, - при  этих словах он из-за пазухи халата вынул сверток, аккуратно завернутый в довольно поношенную тряпку. - Вот возьми. Здесь тринадцать тысяч двести рублей. Из них двенадцать тысяч мы накопили со старухой, а тысячу двести рублей мне собрали жители села Улюкчикан за изгнание нечистой силы. Я не хотел брать эти деньги, но пожилые люди, которые их принесли, обиделись и заявили, что бог не послушает моих молитв, если я откажусь взять деньги. Чтобы не обидеть их и не поколебать веру их в то, что прогнал ведьму, я согласился взять их». 

Обращаясь ко мне, он сказал: «Ты возьми эти деньги и сдай в Госбанк, в фонд обороны». Деньги я взял, при этом заявил ему, что пересчитывать их не буду. На что он ответил: «Это твое дело». 

В это время мы подъезжали к месту, где стояла его отара. Попрощавшись, как хорошие друзья, я поехал по своим делам в правление колхоза. Возвратившись в Баргузин, я сдал эту сумму в Госбанк, а спустя некоторое время, проезжая попутно мимо его отары, передал ему квитанции. Позднее, когда бы я ни проезжал в этих местах, всегда заезжал к нему, как к самому хорошему другу. 

Беседы с другом

За чашкой чая мы вели с ним длинные беседы о делах на фронте и в колхозе. Удивительный был человек. Находясь в отдалении от центра колхоза, он всегда был в курсе всех дел колхоза и даже знал о тех непорядках, которые были на других фермах, отарах и в бригадах. 

Не торопясь, вдумчиво и толково он давал советы, где, как и что, по его мнению, надо было сделать. Я всегда внимательно выслушивал его советы, запоминал их. Бывая на фермах, отарах, в бригадах, всегда стремился его советы воплотить в жизнь. Когда удавалось претворить их на практике, получалось действительно неплохо. 

Естественно, в беседе с ним большое место занимала тема окончания войны и скорой победы, которую он ждал с нетерпением и в которую безгранично верил. 

Девятого мая я был в колхозе им. Карла Маркса в Баянголе, в полеводческой бригаде в местности Талой. Там я и получил известие о полной капитуляции Германии. В обеденный перерыв организовал митинг, посвященный этому великому событию. 

На этот раз у меня не было своего транспорта. В колхоз я приехал на попутной  машине. Чтобы не отрывать лошадь от посевных работ, так как весенне-полевые работы были в самом разгаре, я решил идти пешком. До отары Аюши было километров пятнадцать. Мне не терпелось первым сообщить моему другу эту радостную весть. Поэтому я не заметил, как прошел это расстояние. У юрты, где жили чабаны, меня встретила жена Аюши. 

Смерть

Она и раньше выглядела довольно старой и слабой, а на этот раз показалась мне еще более слабой и рассеянной. После взаимного приветствия на мой вопрос, где Аюша Цыремпилович, она горестно развела руками и сказала: «Нету Аюши. Четыре дня тому назад мы его похоронили». Это сообщение ошеломило меня и странно огорчило. 

На вопрос, как это случилось, она ответила: «Случилось очень просто. Вечером пригнал он отару с пастбища, загнал в хошан и закрыл, а сам зашел в юрту и на войлок сел у очага. Вид у него был, как всегда, усталый, ведь годы-то немолодые. Таким он приходил с пастбища и раньше, поэтому я не придала этому особого значения, готовила ему ужин. Когда я обернулась к нему, чтобы пригласить ужинать, он лежал на войлоке, вроде бы уснул. Я притронулась к нему, чтобы разбудить, он уже мертвый. Вот и все». 

Так ушел из жизни человек прекрасной души. Труженик, который до последней минуты своей жизни отдал тому, чтобы достичь победы, чтобы наша жизнь была краше и лучше. Он ушел из жизни за несколько дней до победы, так же как и многие воины на фронтах отдали свои жизни, не дожив до Победы дни, а некоторые даже и часы. 

Мы, оставшиеся в живых, особенно молодое поколение, должны всегда помнить о том, что победа ковалась не только на фронте, но и в тылу. Страна была единым лагерем, который имел одно устремление - к победе! Помня об этом, нам надо трудиться и жить так, чтобы не омрачить светлую память тех, кто отдал жизнь за наше счастье. 

Из сочинений Ткачева Аверьяна Фроловича. Февраль 1975 г. 

Справка infpol.ru

Автор родился 7 ноября 1914 года в Бичуре. После войны работал директором МТС. Потом стал председателем колхоза «8 марта» в селе Ганзурино, в этой должности проработал с 1957 по 1970 год. Являлся заслуженным агрономом России. Затем был переведен в село Ильинка, где построил тепличный комбинат, который впоследствии и возглавил. Позже переехал в Улан-Удэ, заведовал коммунальным хозяйством в Советском районе города. Был вторым секретарем горкома партии.