В тюрьме при странных обстоятельствах умер соратник комбата Мозгового
Болезнь или расправа?
Журналист Наталия Курчатова задаёт вопросы обществу и власти народных республик, почему в одиночной камере СИЗО умер ближайший друг командира Алексея Мозгового.
25 мая стало известно о смерти в луганском СИЗО Александра Костина, позывной Август, бывшего заместителя легендарного командира батальона «Призрак» Алексея Мозгового. В «ополченских» пабликах обеих республик прокатилась волна негодования и различных версий. В первые часы многие недвусмысленно писали, что Августа убили в тюрьме. Дополнительный накал трагической развязке судебной драмы придавало то, что прошла лишь пара дней с годовщины гибели самого Мозгового 23 мая 2015 года.
Дело Костина, по которому он оказался в тюрьме и по которому проходил также посмертно и Мозговой, с одной стороны, имеет целый ряд белых пятен, с другой стороны, если не множить сущности, может оказаться вполне типичным «ополченским» делом. По доступным в Сети материалам, в мае 2014 года командованию «Призрака» поступила информация о передвижении по трассе Харьков — Ростов-на-Дону со стороны города Антрацита машины с бойцами «Правого сектора» либо же машины директора шахты «Борис инвест» О.А. Бурыхина, который будет перевозить крупную сумму денег. Далее, по версии защиты, Мозговой и Костин приняли решение пресечь передвижение противника, по версии обвинения, — совершить разбойное нападение с целью завладения деньгами. В ночь с 8 на 9 мая 2014 года машина Бурыхина, который передвигался вместе с семьёй, была обстреляна бойцами «Призрака», отец и мать погибли на месте, десятилетняя дочь Елизавета была тяжело ранена.
История совершенно кошмарная, но ключевым вопросом в ней является мотив ополченцев, в зависимости от которого случившееся можно трактовать либо как ужасную превратность войны, либо как расчётливое и циничное убийство. Суд склонился ко второй версии и дал Августу 14 лет. В СИЗО Костин ожидал апелляции, был по карантинной ситуации помещён в одиночную камеру и, будучи серьёзно больным человеком (диабет, последствия ранений), умер от сердечного приступа на фоне недолжного оказания медицинской помощи.
Безотносительно к истине по этому делу, которая, хотелось бы надеяться, будет когда-нибудь установлена, практически все дела бывших ополченцев в республиках имеют общие черты, которые каждый раз позволяют усомниться в правильности подхода. Первая — насколько допустимо судить людей, действовавших в военной ситуации, по законам мирного времени. Вторая — насколько объективны на сей момент приговоры, зачастую выносимые судейскими профессионалами, многие из которых сделали карьеру ещё при Украине, уезжали на время горячей фазы войны, затем вернулись и продолжили работу уже в республиканских структурах. Оба этих вопроса возникают практически каждый раз после вынесения судебных решений по «грехам войны».
Вряд ли найдётся человек, который будет отрицать, что в «ополченский» период в Донбассе под сурдинку творилось много жутких дел. Казус первоначального ополчения ещё и в том, что помимо идейных добровольцев или людей, вставших на защиту своих домов, в его рядах оказалось как множество вчерашних силовиков-правоохранителей, так и тех, кто в мирное время находился с ними по другую сторону социально-криминальной границы. Кого-то из них народная война в прямом смысле «перековала» — недавно случилось говорить с человеком, который прямо сказал: «До войны я был обычным бандитом». Сейчас этот человек, потерявший во время боевых действий обе ноги, работает таксистом. Были и другие, те, что и не думали отказываться от довоенных повадок и действовали по принципу «война всё спишет».
Не списала.
Уже не первый год на территории республик происходит своего рода санация рядов, которую многие бывшие ополченцы называют попросту зачисткой. Это сложный и драматичный процесс, который, наверное, не стоило бы трактовать исключительно как «зачистку идейных», притом что элемент избавления от пассионариев пограничного психического типа здесь тоже присутствует. Важно то, что каждый трагический случай требует вдумчивого, человечного подхода, где недопустимо пренебрежение контекстом ситуации.
Несколько дней назад в разговоре с одним из бывших командиров, человеком образованным и адекватным, как раз из «правоохранителей», я задала вопрос, правда ли, что сейчас ополченцев гребут, что называется, частым гребнем.
— Нет, ну это всё же преувеличение, — ответил он. — Расскажу типичную историю парня, которого мы из тюрьмы вытаскивали. В одном прифронтовом посёлке бойцы нашего подразделения забрали местного бухарика и дебошира «на окопы» — это было в то время распространённое наказание за мелкие провинности: и вразумление, и польза, и человек при деле. На позиции у него произошёл конфликт с добровольцем одним, совершенно отмороженным типом, какие тоже встречались в то время «в рядах», — всех же не проверишь. Тот этого мужичка «завалил», а затем скрылся. И вот несколько лет спустя арестовали бойца, который забирал дебошира «на окопы», — родственники на него показали. Он был вовсе не при делах, просто забрал человека и отвёз копать. Не без трудностей, но нам удалось доказать его невиновность.
Из этой и похожих историй ясно видна недопустимость формального, по букве закона, подхода к каждой из таких ситуаций, а также огромная роль и огромная ответственность тех, кто когда-то взял на себя властные функции в регионе, охваченном гражданской войной, с неизбежно разрушенными государственными структурами, которые сейчас есть большое искушение попросту «положить поверх» этой всё ещё побулькивающей народной лавы без учёта всего, что за эти годы произошло.
Судить не только, может быть, даже не столько по закону, сколько по справедливости. За которую, в конце концов, и встал в своё время народ Донбасса — во всей его пестроте и многообразии человеческих типов.
Наталия Курчатова