Андрей Платонов на крыльце главного корпуса туберкулезного санатория "Высокие горы", 1948 год, Москва

^{Москва. Холод, снег. Мальчик разбивает окно дворницкой снежком. Выбегает дворник с лопатой и бросается за мальчиком. Мальчик, убегая от дворника, думает: "Ну зачем мне все это? Я интеллигентный московский мальчик, мог бы сидеть дома, пить чай, читать книжку своего любимого писателя Хемингуэя, а вынужден удирать по грязному снегу от этого дикого дворника!"
Гавана. Эрнест Хемингуэй, сидя в своей вилле, думает: "Ну зачем мне все это? Сижу в жаре на этой сраной Кубе, вокруг этих пальм, пляжей... Вот сидел бы сейчас в Париже с Андре Моруа, попивая шампанское в обществе прекрасных куртизанок".
Париж. Андре Моруа, сидя с бокалом шампанского в объятии двух куртизанок, думает: "Ну зачем мне все это? Этот унылый Париж, эта богема, эти куртизанки... Вот сидел бы сейчас в заснеженной Москве, пил бы водку с Андреем Платоновым, беседовал о смысле жизни".
Москва. Андрей Платонов с лопатой гонится за мальчиком, думает: "Догоню — убью суку!"}

Существует множество версий этого анекдота, впервые появившегося в 50–х годах. Неизменны в них скучающий на Кубе Хемингуэй и дворник Платонов. Хемингуэй в тексте появился неслучайно — в анекдоте используется круговая конструкция его рассказа "Банальная история" 1927 года.

Что касается "дворника" Платонова — во время войны он некоторое время жил в здании Лит.института, располагавшегося в доме Герцена, и действительно в некоторой степени следил там за порядком. Писатель Натан Эйдельман писал в своих воспоминаниях следующее: "Всякие были обстоятельства очень талантливых писателей. Люди, многие всякие завсегдатаи Дома литераторов им.Фадеева в Москве помнят, как в те годы, во дворе Союза писателей худой человек убирал снег во дворе. Только немногие знали, что это писатель Андрей Платонов, который, получая большие дотации из Литфонда — т.е. израсходовал все возможности, он не печатался практически — он сам себя "нанял". Ему неудобно было получать деньги ни за что, он настоял на том, чтобы считаться на ставке дворника, или полставки, я уж подробностей не знаю. И многие помнят, как один из поэтов, преуспевающий весьма, толстый, распаренный, в роскошной меховой шубе, вышел, увидел Платонова и сказал: "А, Платонов, здорово!" Платонов на него посмотрел, отставил метлу, снял шапку и сказал: "Здравствуйте, барин!" Сцена, конечно, и смешная, и более, чем печальная".

Некоторым прообразом этого грустного анекдота могла послужить и реальная просьба Марины Цветаевой, написанная ей за пять дней до самоубийства: "Прошу принять меня на работу в качестве судомойки в открывающуюся столовую Литфонда. 26 августа 1941 года".