«Человечество не лишилось культуры из-за чумы, холеры или проказы»

Композитор Алексей Рыбников — о влиянии пандемии на мир, переосмыслении «Войны и мира», плюсах работы в самоизоляции и свежем воздухе в искусстве

Алексей Рыбников работает над оперой «Война и мир» и новой книгой, собирается показывать свои фильмы в театрах с живой музыкой и сценическими эффектами и верит в скорую победу над коронавирусом. Об этом народный артист России, председатель совета Союза композиторов рассказал «Известиям».

— Чем занимаетесь в самоизоляции?

— Работаю над оперой «Война и мир» по Толстому. Практически каждый день по много часов. Сама музыка написана давно, а сейчас занимаюсь оркестровкой, аранжировкой — всем необходимым, чтобы представить произведение зрителю. Мы должны были сделать это осенью, но посмотрим, как будет складываться ситуация. Репетиции уже вовсю шли до начала карантина, мы готовились к постановке, делали декорации и костюмы. Надеюсь, до конца года обязательно покажем произведение на сцене, но это зависит не только от нас.

— Вы начали писать «Войну и мир» еще в 2010-м. Сейчас вернулись к этому замыслу?

— Тогда возник замысел трехактного большого спектакля. Но доведя работу до определенного этапа, я отвлекся от оперы и переключился на музыкальное кино. И вот настал момент для того, чтобы «Война и мир» была поставлена, однако пришлось ее перерабатывать. Теперь она двухактная. Мне кажется, пауза почти в десять лет пошла на пользу произведению — иногда бывает такое. Там многое пересмотрено с точки зрения современности.

— Как современность может повлиять на оперу по классическому роману?

— Мне захотелось немного поменять акценты, сделать их более актуальными в плане атмосферы. Дело в том, что проблемы, которые стояли перед страной во время Отечественной войны с Наполеоном, не исчезли и сегодня. За последнее время они только обострились. В самом романе эти темы есть, но им не уделяется большого внимания, а мне показалось уместным вывести их на первый план.

Сейчас у меня новый взгляд и в смысле постановки тоже. Многое поменялось за это время, мир движется очень стремительно, и хочется, чтобы спектакль был созвучен сегодняшнему дню во всех смыслах.

— Существуют два типа художников в широком смысле слова. Одни остро реагируют на происходящее вокруг, в их творчестве тут же это отзывается. Другие живут как бы в своем собственном мире. Шостакович во время войны писал Седьмую («Ленинградскую») симфонию, а Стравинский в тот же период не создавал ничего злободневного. На ваш взгляд, композитор должен быть «в повестке дня»?

— Художник не может быть изолирован от мира — он впитывает в себя энергию сегодняшнего дня, даже если не указывает на реальные события в названиях произведений, не вешает на них злободневных этикеток. За несколько лет до революции Стравинский писал «Весну священную», Скрябин — «Прометея». Эти вещи предвосхитили мировые катаклизмы — войны, революции. Но даже если творец полностью отстраняется от этого мира, будто говоря: «Вы живите в своем мире, а я в своем», — это ведь тоже реакция на то, что происходит.

Однако есть особый вид творчества — создание произведений духовной тематики. Оно в принципе незыблемо и не реагирует на происходящее в мире, потому что там уже всё произошло. В Библии уже всё написано и даже то, чем всё кончится.

— Что вы думаете по поводу нынешних событий?

— У меня есть автобиографическая книга, посвященная моей жизни с 1980 по 2000 год. Там я говорил о том, что грядет эпоха, когда будет меняться мировоззрение всего человечества. Сегодня мы видим, что сдвигаются пласты истории. Люди начали понимать эфемерность незыблемых, как им представлялось, основ. Оказалось, в одну секунду это может исчезнуть. И тогда возникает истинное ощущение ценностей — человеческих и духовных, которые должны быть для людей приоритетом. У человечества сейчас меняется мировоззрение.

— Как вам работается в период самоизоляции?

— Это очень полезно для творческого человека, как ни парадоксально. Хочешь не хочешь, а тебя ничто не отвлекает. Но — безумно не хватает близких людей моих, не хватает контакта с детьми, внуками, коллегами. Оказывается, это давало жизненные силы и наполняло творчество смыслом — я ведь не просто сам для себя пишу. Очень важно, чтобы были люди, с которыми ты вместе работаешь.

Я стараюсь за это время сделать максимум возможного. Это не только «Война и мир», но и фортепианный концерт. Кроме того, я почти закончил свою вторую книжку. В общем, работы у меня много, получаю огромную радость от творческого труда, но хочется, чтобы скорее всё вернулось на круги своя, можно было общаться и радоваться взаимодействию с людьми.

— Когда выйдет книга?

— Сейчас сложно загадывать. Пусть сначала закончится эта чума.

— В прошлом году не стало Марка Захарова. Будете ли вы присматривать за осиротевшим спектаклем «Юнона и Авось» в «Ленкоме»?

— Потеря Марка Анатольевича совершенно невосполнимая. Но я думаю, в «Ленкоме» достаточно профессионалов, чтобы следить за состоянием спектакля. Честно говоря, я давно — лет десять, может, больше — не видел эту постановку. Наши пути с Марком Анатольевичем сильно разошлись. Однако, если меня попросят, я с удовольствием помогу, чтобы спектакль и дальше жил.

— Почему вы решили заняться кинорежиссурой? И когда широкая публика увидит ваши фильмы: «Дух Соноры», «Литургия оглашенных» и «Потерянный»?

— Я бы хотел подчеркнуть, что это не просто музыкальные фильмы, где поговорили, потом спели песню или станцевали. Это произведения в совершенно необычных жанрах. Первые две картины — кинооперы, в третьей реальность переходит в балет, а балет — обратно в реальность. «Дух Соноры» и «Литургию оглашенных» я сейчас готовлю для проката, но тоже непривычного — не в кинотеатрах, а в театрах с живыми музыкантами и хорами. Перед пандемией мы были близки к началу репетиций и показу «Духа Соноры» с живой рок-группой и элементами театрализации. Получается такое мультимедийное представление.

Следом должна выйти «Литургия оглашенных» — этот фильм надо показывать в театре вместе с другим моим сочинением для четырех хоров, которое называется «Тишайшие молитвы». Мне кажется, современному зрителю будет интересно увидеть соединение разных художественных пластов: кино, театра, музыкального представления. Как только вся эта ситуация закончится — надеюсь, она не продлится бесконечно долго, — работы сразу же возобновятся.

— Почему вы против обычного кинопроката?

— Показы в торговых центрах, где у нас кинотеатры расположены, не для этого жанра. Система проката в целом не подходит для него. Мы в прошлом году возили эти фильмы на кинорынки в Берлине и Каннах, интерес был большой, но я всем рассказывал, как их прокатывать, потому что и в мире киноцентры к такому не готовы. А вот в театрах это может интересно получиться.

— Вы мыслите эти фильмы именно как трилогию?

— Нет, это совершенно самостоятельные произведения. «Литургия оглашенных» — часть большого духовного цикла, в который входят две симфонии. Они уже исполнялись: Симфонией № 6 Tenebrosa дирижировал Валерий Гергиев, Симфонией № 5 «Воскрешение мертвых» — Теодор Курентзис. «Дух Соноры» основан на «Звезде и смерти Хоакина Мурьеты». А «Потерянный» гораздо больше похож на кинофильм в нашем привычном понимании. Вот он как раз, возможно, будет в традиционном прокате в кинотеатрах.

— Его предыдущее название было «Потерянный рай». Куда делся рай?

— Точно. Запускался он как «Потерянный рай», а потом в процессе фильма наш герой так сыграл, что от рая ничего не осталось — остался просто потерянный человек, поэтому название было изменено на «Потерянный». Это история режиссера, который хочет поставить свой фильм и не может ни у кого найти поддержку. Обычно он делает боевики, блокбастеры, а тут ему захотелось поставить что-то настоящее, что ему дорого. В конце он символически удаляется из этого мира, не найдя в нем понимания.

— Вы говорите об исполнении ваших кинопроектов с живыми музыкантами, актерами. Но сейчас тенденция противоположная: из-за вируса все стремятся сократить реальное присутствие, уменьшить составы исполнителей. Даже переделывают некоторые произведения под новые реалии — чтобы задействовать меньше человек.

— Зачем переделывать произведения под пандемию? Гораздо перспективнее — путь создания вакцины и выработки иммунитета. Мне кажется, это должно стать совершенно рядовым явлением, как обычное вирусное заболевание: заболел — выздоровел, и что?

Надеюсь, если не летом, то осенью вакцина должна быть. И тогда уже не встанет вопрос о дистанцировании. Мы же не дистанцируемся, когда идет обычный грипп, кто-то чихает или кашляет. Я верю в победу человечества над этой болезнью. Ну а когда она будет побеждена, искусство вернется. Человечество ведь не лишилось культуры из-за чумы, холеры или проказы. Даже во время этих эпидемий создавались замечательные произведения, театр развивался.

— То есть вы оптимист и верите в скорую победу над коронавирусом?

— Почему оптимист? Мне просто кажется, что другого выхода нет.

— В одном интервью вы сказали такую фразу: «Светлое начало в музыке обязательно должно появиться, возродиться на каком-то новом витке». Что вы имели в виду?

— XX век наложил свою печать на всё, и на творчество в том числе. Это столетие испытаний, стихии разбушевавшегося зла, неслыханных жертв. Наверное, это естественно, что музыка впитала весь этот ужас. Но человечество победило, преодолело зло, которое было тогда выпущено на свободу, и сейчас нужно сделать следующий шаг, чтобы и последствия эти тоже были преодолены. Должно что-то измениться и в сознании композиторов, чтобы снова начинать осмысливать Гармонию (с большой буквы) мира.

Гармонию в XX веке старались разрушить полностью, но не удалось, потому что такова сущность человека. Когда рождаются дети, им плевать на то, что в мире существует зло. Они изначально гармоничны и ждут от этого мира света и радости. Это моцартовское ощущение мира мне кажется очень ценным, оно не должно быть утеряно ни в коем случае. С этим ощущением мир и выживет. Свежий воздух в искусстве должен быть обязательно.