«Философия, порно
и котики»: Отрывок
из сборника эссе Стои

О выборе псевдонима и правах секс-работниц

В издательстве «Individuum» выходит книга «Философия, порно и котики» — сборник эссе порноактрисы Стои (перевод Алины Адырхаевой, редактура Ольги Страховской). Её тексты были опубликованы в The New York Times, Vice, The Guardian и множестве других изданий — часть из них впоследствии вошла и в книгу. В эссе Стоя рассуждает о своей работе и порноиндустрии в целом, этике и безопасности, отношениях с людьми и многом другом. Мы публикуем два эссе из сборника.

Гоооооленькая

20 октября 2015

Закон Мёрфи  (он же закон подлости: «Если какая-то неприятность может произойти, она происходит». — Прим. ред.) о Неподобающем Поведении гласит: «Если у вас есть привычка оголяться на людях, то рано или поздно все ваши родственники — включая тех, с кем у вас меньше общего в ДНК, чем у шимпанзе с каракатицей, — наткнутся на свидетельства ваших проделок».

Моя бабушка — очень умная женщина, и я целых три года умудрялась уходить от вопросов, чем я зарабатываю на жизнь. Нет, я честно собиралась ей всё рассказать, пока она не увидела что-нибудь обо мне по телевизору или в газете, но только когда буду готова. Почему-то каждый раз оказывалось, что я буду готова когда угодно, только не сейчас.

Так что её звонок застал меня врасплох. «Твоя мама сказала, что ты работаешь кем-то вроде модели. Уж не знаю, что это значит, — если бы ты работала обычной моделью, она бы прямо так и сказала, да и по росту ты не подходишь… Без обид, милая. Чем ты на самом деле занимаешься?»

Я очень сильно пожалела, что не успела обсудить с мамой, что делать, и что у меня нет железобетонного повода повесить трубку. Мобильная связь, обычно довольно паршивая, тут, как назло, работала идеально.

Мне стало не по себе. А что, если мне не удастся её успокоить, у неё случится сердечный приступ и я стану бабулеубийцей? Или она перестанет со мной общаться?

И главное — как объяснить, что в наши дни значит быть порноактрисой, женщине, которая не умеет пользоваться мобильником и до сих пор хранит типографские принадлежности, оставшиеся со времён её работы в рекламе?

— Ну, э-э-э, помнишь Бетти Пейдж и пинап? Вот это что-то вроде пинапа, но откровеннее. Типа без одежды.

— О-о-о-о, так ты снимаешься гооооленькой?

Или у меня были слуховые галлюцинации, или она произнесла это одобрительным тоном.

— Да, мэм. Только, понимаешь, за последние полвека поп-культура немножко изменилась, так что я прямо занимаюсь сексом с людьми, и всё это снимают на видео.

— В кинооо! Тебе нравится?

— Это весело! И интересно. Я делаю только то, что хочу, и с теми, с кем хочу. Ничего ужасного.

— А, ну тогда хорошо. Я рада, что ты занимаешься тем, что тебе по душе.

Раз уж разговор складывался так удачно, я решила расставить все точки над i:

— Только, наверное, мне надо тебе ещё кое о чём рассказать.

— Оу.

Моя бабуля не только умна, но и невероятно экспрессивна. Знаете, по правилу Меграбяна всё наше общение на 93 % невербально. Так вот, в случае моей бабушки это 99 % — бóльшую часть она передаёт интонацией. То, как она умеет растягивать гласные, — это отдельное шоу.

Конкретно это «Оу» зародилось где-то в дальних краях любопытства, перевалило через горный хребет «ну-что-ещё» и затихло на равнине «ладно-говори».

— Я взяла твоё имя в качестве псевдонима. Ну, упрощённую американизированную версию. Точнее, его часть.

— Вера? Не очень-то сексуально.

— Нет, мэм. То есть Вера, может быть, и неплохой вариант, с нынешней модой на необурлеск… Но я взяла «Стоя».

— Оу? Оу.

Первое «Оу» было удивлённым, а второе выражало куда меньше энтузиазма. У меня в голове разверзлась бездна «о-оу». Кажется, стук моего сердца было слышно даже на том конце провода. Я стала судорожно ковырять левой рукой нитки в подоле рубашки и разволновалась, что это со мной сейчас случится сердечный приступ, а я даже не успею выкурить последнюю сигарету. Я подожгла её, затянулась, выдохнула, снова затянулась и снова выдохнула. Наконец, мои нервы не выдержали:

— Бабуля?

— Я тут просто подумала… Надеюсь, никто из наших ребят в доме престарелых не примет меня за тебя и не попытается закинуть мне ноги за голову. У меня-то гибкость уже не та.

Насколько я поняла, после смерти своего последнего супруга она обзавелась сразу тремя бойфрендами, потому что одного ей было недостаточно. Мой непростой и драматичный каминг-аут перед бабушкой превратился в фарс. Что ж, если ген разврата передаётся по наследству, то в нашей семье он точно есть.

Ратушное собрание
для секс-работников

18 июня 2018

(Ратушное собрание — встреча местных политиков с избирателями в городской ратуше. — Прим. ред.).

Кто-то одетый в футболку с кучей портретов Франсуа Сагата (французский актёр, снимающийся в гей-порно. — Прим. ред.) и отрезанными рукавами пробирается сквозь толпу; судя по его целенаправленному движению, это кто-то из организаторов. Я нахожусь на первом ратушном собрании для секс-работников, которое проходит в Куинсе, Нью-Йорк, с участием Сураджа Патела — кандидата от демократов, баллотирующегося в конгресс.

Прошлой ночью у меня начались месячные, поэтому сижу вся скрючившись, чтобы живот не так болел. Но никакой ПМС не мог бы заставить меня пропустить это мероприятие. Впрочем, надеюсь, моё безрецептурное обезболивающее скоро подействует — очень хочется не упустить ничего из дискуссии.

Во время вступительной части, в которой участвуют активисты, выступающие за права секс-работников, адвокаты и волонтёры, Сейэнн Дорошоу (американская активистка, борец за права трансгендерных людей и секс-работников. — Прим. ред.) напоминает, что нам важно стоять друг за друга, поддерживать связь и быть в курсе того, что все делают. Раздаются аплодисменты — пока что самые громкие. По сути, мы голосуем руками.

Сурадж заводит речь о том, как снизить риски и вред в нашей профессии. Лорелей Ли, очаровательная блондинка, сидящая рядом со мной на диване, подаётся вперед. Полагаю, всем собравшимся интересно, что по этому поводу думает политик. ПМС мешает мне всё запомнить, и я ещё не начала ничего толком записывать, но, судя по хлопкам, услышанное всем нравится.

Кто-то спрашивает Сураджа, каким образом он собирается покончить со стигмой вокруг секс-работы и людей, которые ею занимаются, — он упоминал это чуть раньше. Он отвечает, что намерен прислушиваться к мнению сообщества и доносить его до широкой аудитории и законодателей. Говорит, что самые серьёзные проблемы — это массовые аресты и тяжёлые финансовые условия. Если с ними покончить, то и возможностей для эксплуатации в секс-работе станет куда меньше. Сурадж подчёркивает, что мероприятия, подобные этому собранию, — это возможность сдвинуть ситуацию с мёртвой точки, быть услышанными по-настоящему.

Ему задают вопрос о секс-работе и инвалидности. Сурадж самокритично признаёт, что не додумался включить эту тему в повестку дня, и обобщает, что каждый должен иметь право на охрану здоровья и медицинскую помощь.

Кто-то из оргкомитета сообщества напоминает Сураджу, что тот, нравится ему это или нет, олицетворяет движение против FOSTA (Allow States and Victims to Fight Online Sex Trafficking Act — закон, ужесточающий контроль над онлайн-площадками и предусматривающий наказание для владельцев сайтов, содействующих секс-трафикингу. В итоге инициатива ударила по секс-работницам, поскольку многие сайты отказались предоставлять им площадку. Закон вызвал массовое негодование и протесты. — Прим. ред.), раздаются смешки.

Кто-то спрашивает, что Сурадж собирается делать, если проиграет. Будет ли он по-прежнему вступаться за наши права? Тот шутит, что продолжит за них бороться, но сначала возьмёт отпуск на месяц.

Но потом отвечает всерьёз. Что попытается понять, какие ошибки допустил, и соберётся с новыми силами. Что ему лишь слегка за тридцать и он не собирается сдаваться: «Я буду рядом с вами до победного конца, обещаю».

Встаёт Лорелей. Она выражает надежду, что Сурадж и правда продолжит прислушиваться к сообществу и учиться у него. Она, не скупясь на слова, объясняет, какие важные вещи он делает, — но добавляет, что этого недостаточно. Понизить наказание за занятие проституцией до штрафа — всё ещё не декриминализация. Нужны более решительные меры.

Лорелей говорит, что защищать права тех, кто доволен секс-работой, — лишь полдела, что это популизм. Многие из нас, кто давно работает, повидали всякое и порой ненавидели то, чем и в каких условиях им приходится заниматься. Она считает, что он должен защищать всех, в том числе и людей, которым не нравится эта работа — в целом или на данный момент. Даже если это непросто.

Самое многообещающее, что он находит сказать в ответ, это что вопрос декриминализации и правда очень важный и он готов продолжать прислушиваться к сообществу и формировать своё мнение на этот счёт.

На этом мероприятие подходит к концу.

На выходе Сурадж говорит мне: спасибо, что пришла; я отвечаю, что вполне довольна тем, что сегодня услышала.

«Почему только „вполне“?» — спрашивает активистка, стоящая позади меня. «Я бы хотела более конкретного ответа на вопрос о декриминализации. Я предполагаю, по каким политическим причинам он от него уходит, но лично меня не устраивает, что этот процесс идёт слишком медленно», — парирую я. Она говорит, что мне следует объяснить это Сураджу. Я улыбаюсь: «Он в курсе».