История одного перемирия

Наше прошлое способно многому научить. Если кто-то решится в него заглянуть.

Детант. Красивое французское слово, которое было в ходу 50 лет назад. Обозначало «разрядку» между Западом и Советским Союзом, начавшуюся в конце шестидесятых.

Этой политике не помешало даже советское вторжение в Чехословакию в августе 1968‑го. Президент США Линдон Джонсон уже в сентябре того года говорил: «Мы надеемся, что эта неудача не будет иметь длительных последствий». А премьер-министр Франции Мишель Дебре и вовсе называл подавление Пражской весны «неприятным инцидентом».

Позже в своих мемуарах европейские и американские политики станут перекладывать ответственность друг на друга. Генри Киссинджер напишет, что это Европа давила на США, настаивая на соглашениях с Советским Союзом. А европейские дипломаты станут кивать на желание Вашингтона заручиться поддержкой Москвы для того, чтобы выйти из вьетнамского кризиса. Чехословакия была оставлена в одиночестве.

50 лет назад Запад отказывался понимать СССР. Хотя разница проявлялась даже на терминологическом уровне. Европа и США понимали политику детанта как политику разрядки. В то время как советские партийные словари определяли ее как «результат неуклонного укрепления позиции стран социализма» и «поражение сил империализма».

При этом Советский Союз в тот момент вовсе не был на пике своей мощи. Экономические реформы, провозглашенные после смещения Никиты Хрущева, остались на бумаге. Спад фиксировался даже в официальной статистике. Диссидент Владимир Буковский писал о том, что все это дополнялось еще и политическим кризисом: «Казалось, еще немного — и власти отступят, откажутся от саморазрушительного упрямства… Целые народы грозили прийти в движение, и это ставило под угрозу уже само существование последней колониальной империи».

Разрядка была нужна и советскому руководству. Москве требовалась передышка и помощь Запада для того, чтобы залатать узкие места в экономике. При этом в США воспринимали администрацию Леонида Брежнева как «технократов» и «менеджеров», которым нужно помогать в борьбе против лагеря советских «идеологов». А для этого Киссинджер предлагал окутать Советский Союз «паутиной совместных интересов» и обуздать тем самым его стремление к экспансии.

Все следующие десятилетия в Соединенных Штатах и Европе звучали призывы заниматься экономикой, а не политикой. Деловые круги требовали не ограничивать торговлю с соцстранами. Призывали помогать Союзу разведывать и осваивать энергетические месторождения. Они видели СССР как обычное государство, сосредоточенное на экономическом развитии. В то время как каждый шаг Москвы был продиктован политикой.

Спустя семь лет — в 1975 году — Запад и СССР подпишут Хельсинкский акт. Он фиксирует границы, сложившиеся после Второй мировой. Советский Союз подтверждает свою европейскую зону влияния. Западные банки все больше дают в долг Москве. К 1978 году СССР успел получить на Западе уже $ 50 млрд. 80% советского полиэтилена и 75% химических удобрений производятся благодаря импортным поставкам. С помощью американского оборудования Москва строит КамАЗ. Советские ученые едут в США по обмену.

Семидесятые годы — это Союз — Аполлон. Поставки в СССР стратегического оборудования. Наступление на диссидентов. Советский Союз вооружает кубинцев и отправляет в Анголу и Эфиопию. Выходцы с Острова свободы становятся социалистическим Иностранным легионом. В свой актив Москва последовательно записывает Вьетнам, Лаос, Кампучию, Мозамбик, Гвинею-Бисау и Эфио­пию.

В декабре 1979 года Советский Союз принимает решение о вторжении в Афганистан. Все происходит по тому же сценарию, который за 10 лет до этого был опробован в Чехословакии. «Приглашение», захват аэродрома, десант, ввод армии. Мы привыкли считать, что именно это стало началом конца. Что именно Афганистан привел к санкциям, изоляции и победе над империей зла. Но справедливости ради стоит напомнить, что изначально санкции администрации Джимми Картера сводились лишь к эмбарго на поставки дополнительного зерна (помимо уже предусмотренного контрактами) и бойкоту Олимпиады. Причем в Европе эти ограничения Вашингтона поддержал лишь Лондон. Другие столицы поначалу постарались вновь забыть о «неприятном инциденте».

Мы все заложники нашей памяти. Она сглаживает углы и вымарывает целые главы. Дороги кажутся прямыми, а причинно-следственные связи бесспорными. На самом деле — отнюдь не всегда.

Наше прошлое способно многому научить. Если кто‑то решится в него заглянуть.