Сергей Бранчевский: Мой приговор - офтальмология

Основатель одной из первых частных клиник офтальмологии Самары рассказывает настоящую историю своего бизнеса и медицинской династии Бранчевских

Сергей Бранчевский – владелец одной из первых в Самаре частной клиники офтальмологии. Для истории в ДГ он рассказал, как стал офтальмологом вслед за мамой, в начале 90-х чуть не бросил медицину, несколько раз перезапускал бизнес и ездил по районам Самарской области с «хирургическим чемоданом».

Будет офтальмологом

Моя мама в 1974 году защищала диссертацию. Тогда на защите никто не читал по бумажке, это считалось дурным тоном, поэтому свой 15-минутный доклад она учила наизусть. Мы жили с мамой в одной комнате, я ложился спать, а она все повторяла и повторяла. Мне было 9 лет, память была блестящая. Я запомнил её доклад слово в слово.

И вот защита, после нее банкет. Профессора, научные руководители, оппоненты, коллеги. Кто-то из знакомых говорит: «Пусть Серёжа скажет приветственное слово». Я выхожу и начинаю произносить мамину диссертационную речь со всеми терминами и выражениями вроде «дистрофия Штаргарта и Францешетти». Это был шок. Все долго смеялись и дружно заключили: будет офтальмологом.

Военно-медицинская история

Мой дедушка по отцовской линии Леонид Игнатьевич Бранчевский работал на военном заводе, делал пушки во время Великой Отечественной войны. Сначала в Ленинграде, потом в Подмосковье, потом в Перми, — как распределяла эвакуация. После войны он приехал в Куйбышев и работал на заводе «Экран», в особом конструкторское бюро. Другой мой  дедушка, Яков Григорьевич Бобров, тоже военный инженер — на авиационном  заводе. Он делал штурмовики ИЛ-2. Тот штурмовик, который стоит на постаменте, был восстановлен в том числе дедушкиными руками. Оба моих деда были награждены орденами. А вот папа с мамой — уже медики.

Однокурсники, в 1959 году они окончили медицинский институт и уехали работать по распределению в Ханты-Мансийский округ. Там тогда еще ничего не было. Как в той песне: «Будем жить в посёлке мы пока что небогатом, чтобы все богатства взять из-под земли».

Так и было. Мама рассказывала, как они на вертолётах летали по участку, принимали роды, оперировали, как не могли выйти из дома, потому что дверь за ночь заваливало снегом.

В районной больнице в поселке Березово папа за пару лет дослужился до главного врача. По возвращении домой некоторое время работал хирургом, но захотел посвятить себя науке и пошёл работать на кафедру  фармакологии. Защитил кандидатскую, потом докторскую, последние годы жизни работал в Иваново.

Кстати, мой отец еще в советское время разработал и запатентовал препарат, который нормализует механизмы солевого обмена в организме. Он исследовал, как почки управляют водно-солевым обменом, и составил препарат, который назвал «Гипосол». Как известно, избыток соли влияет на артериальную гипертензию, так вот его препарат по вкусу идентичен поваренной соли, но содержит в три раза меньше хлористого натрия. Это лекарство сейчас бы назвали БАДом. Он не успел внедрить этот препарат — умер. Но сейчас на рынке есть аналогичная соль. Вот уж не знаю, кто-то шел таким же путем или изучил папин патент…

Мама — офтальмолог. Сначала там, на севере, у них не было специализации. Был просто врач, и он занимался всем. Но отец уговорил маму съездить на специализацию окулиста. И в Куйбышев она вернулась офтальмологом. Стала искать работу по специальности.

В 1963 году в нашем городе открылась глазная больница, которая потом будет названа по имени её основателя Ерошевского. Тихон Иванович тогда уже был прославленным врачом, членкором Академии наук. В свою команду абы кого не брал. А тут мама моя, совершенно неизвестный ему человек без каких-либо рекомендаций. Но после разговора с мамой он все же её принял на работу с комментарием «беру кота в мешке».

«Кот в мешке» оказался перспективным сотрудником. До выхода на пенсию мама проработала в больнице и потом на кафедре глазных болезней вместе с Тихоном Ивановичем Ерошевским. В 1974 году защитила ту самую кандидатскую диссертацию, которая меня так прославила и дала «крещение» офтальмолога.

Времени нет

Я стал специализироваться в офтальмологии на старших курсах медицинского института, оценив изящество офтальмологии.

С одной стороны, это хирургия, с другой стороны, — хирургия более миниатюрная, в которой есть место и разнообразным техническим решениям. Лазеры, диагностика, сложные приборы, — словом, интересное поле как для практической, так и для научной деятельности.

Бранчевские Светлана Яковлевна с сыном Сергеем — первокурсником, 1983 год, Куйбышев

Обычно выделяются по специализациям хирурги, терапевты, акушеры-гинекологи. А у нас на шестом курсе сложилась офтальмологическая группа из шести человек – это было впервые в истории медицинского института. Среди моих сокурсников, например, нынешний главный врач больницы Ерошевского Андрей Золотарев, Елена Малиновская, которая тоже стала офтальмологом и работает в Ульяновске, Ирина Штейнер, мой сподвижник на протяжении многих лет, Елена Бородулина, которая сейчас заведует кафедрой фтизиатрии, а начинала с нами.

После института я приступил к работе в больнице Ерошевского. Пришел в лазерное отделение, которое тогда сильно переформатировалось. А мне всегда были интересны техника и физика. Заведующим был Александр Сергеевич Малышев. Мы вместе с ним, по сути, заново открывали отделение.

Я углубился в лазерное лечение диабетической ретинопатии, то есть помощь  пациентам с глазными осложнениями диабета. Новая тема, мало исследованная. По ней я подготовил и защитил кандидатскую диссертацию «Компьютерный мониторинг глазных осложнений сахарного диабета». Это было очень интересно.

Мы работали вместе с авиационным институтом. Компьютер тогда был в два раза больше, чем холодильник, настольных вообще еще в природе не существовало. Но тем не менее мы с кафедрой технической кибернетики Виктора Александровича Сойфера обрабатывали изображения, выявляли  диагностические признаки ретинопатии. Решение ВАК о выдаче мне  диплома кандидата наук подписано было в 1991 году, за 2 месяца до путча и краха Советского Союза.

Для того, чтобы стать врачом, нужно примерно 10 лет. Как ученый, я себя показал, но специалистом ещё не стал. И тут стало понятно, что этих 10 лет впереди у нас нет. У нас нет возможности практиковаться и профессионально расти. Всё направлено только на выживание.

Плацкартный билет

Шла галопирующая инфляция. Моя жена вспоминает, что с моей зарплатой врача на рынке мы могли купить продуктов всего на неделю. Я крутился между четырьмя работами. После больницы Ерошевского ехал в разные поликлиники, проводил прием там, и был еще хозрасчетный кабинет. На науку времени не оставалось. Я приходил домой поздно вечером, ночью еще что-то пытался писать, но потом бросил. Жить в таком режиме было невозможно. Тут и появилась у меня крамольная мысль бросить медицину и найти работу в другой области.

Приняв такое решение, я последний раз поехал на конференцию в Волгоград. Думаю, дай последний раз выступлю с докладом, тем более что у меня на тот момент накопился новый материал. Я с трудом выскреб деньги из семейного бюджета на плацкартный вагон, уже твердо решив, что по приезду пойду искать другую работу.

На той научной конференции делала доклад профессор из Германии Ингрид Крайсиг. Она занималась отслойкой сетчатки и считала своей миссией донести методики ее хирургического лечения до максимального количества врачей, особенно в Восточной Европе.

Небольшое отступление: я закончил 120-ю школу и потому английский язык знал хорошо. Более того, при подготовке своей диссертации очень много читал английской литературы, поэтому владел терминологией в нашей профессиональной области. Ингрид Крайсиг выступает, рядом стоит переводчик и перекладывает её речь на русский, это называется «последовательным переводом». После доклада Ингрид садится на соседнее кресло, и я ей говорю: «Вас не очень точно сейчас переводили». Она всполошилась: как, почему? Я сделал прямой и обратный перевод некоторых терминов, и она схватилась за меня, потому что для неё это было важно. Мы с ней потом целый вечер обсуждали, как нужно переводить её доклад.

На будущие почти 20 лет я сделался официальным переводчиком Ингрид Крайсиг и других международных научных конференций в области офтальмологии. Но не это главное. Главное, что Ингрид пригласила меня на стажировку в Германию. Я помню, что посмеялся, сказав, что денег еле-еле хватило на билет в Волгоград. Но она пообещала, что даст мне именную стипендию из своего личного фонда.

Первая поездка за границу состоялась на автобусе. От посольства в Москве до Штутгарта ехали три дня. И там я попал в совершенно иной мир. Три месяца плотной стажировки, параллельно я изучал устройство государственной медицинской клиники с её научной базой. На микроконференциях в этой клинике я познакомился с большим количеством частнопрактикующих врачей. Напрашивался к ним в гости, объехал несколько городов, посмотрел, как работают частные практики, и вернулся домой уже с готовой моделью медицинского бизнеса. Так я остался в медицине.

Сейчас про себя думаю — авантюрист

1994 год мы считаем датой основания нашей клиники. Это получение первой лицензии на медицинскую деятельность. Товарищество с ограниченной ответственностью «Велес» — тогда мы так назывались. Да-да, я знаю, что это славянский бог скота, но тогда в сущность слова мы не вникали, просто понравилось звучание. Арендовали помещение по адресу Молодогвардейская, 202, где сейчас располагается Городская поликлиника №3 Ленинского района, – три смежных кабинета. Часть оборудования у нас была, что-то помогали приобрести спонсоры. В медицине было чистое поле, в то время еще не существовало системы обязательного медицинского страхования. Мы заключали прямые договоры со всеми поликлиниками города, к нам по этим договорам шли пациенты. Мы присоединили детскую офтальмологическую практику, потом начали заниматься контактными линзами. Получился очень неплохой старт. Мы работали по тарифам, которые тогда действовали внутри системы здравоохранения.

Спустя три года пришла система обязательного медицинского страхования, всё стало работать по другим законам. Одновременно с этим вышел из строя наш кормилец лазер, который был еще советского производства. Снова надо было решать, куда и как двигаться. В этот момент на меня выходит предприниматель, который занимался поставками металла с Украины и который подумывал инвестировать заработанные деньги в ещё какое-то предприятие. Я поинтересовался, о каких суммах идёт речь, каким он видит управление. Мы ударили по рукам. Инвестор получил больше 90% доли предприятия, но у меня тоже была своя частичка.

К тому времени только-только начала появляться технология лазерной коррекции зрения. В Москве работало несколько частных клиник, Центр микрохирургии глаза Святослава Фёдорова. Я про это краем уха слышал, но ни опыта, ни знаний у меня не было. Сейчас про себя думаю — авантюрист. Я ввязался в область, в которой не имел никакого опыта. Мне помогла мама.  Она в свое время работала с выдающимся специалистом в этой области профессором Александром Дмитриевичем Семёновым, который стал  заместителем Фёдорова. По своей научной медицинской специальности он был лазерщик и разрабатывал вот эти эксимерные лазеры. В его отделе опыт был очень большой, и мама договорилась, что меня там возьмут на обучение. Благодаря этому наш фантастический план стал более реальным.

Без осложнений

В то время клиники СамГМУ находились в очень плохом состоянии. Здания  30-х годов, которые не ремонтировались, много пустующих помещений. Директор клиник профессор Столяров принял мой план, и мы решили открыть глазное отделение и параллельно клинику «Эксимер». Денег от него не требовалось, только помещения. Там мы с инвестором организовали на паях предприятие. Оперировали и в клиниках, и на нашей базе. Андрей Владимирович Золотарев, главврач больницы Ерошевского, одновременно с нами открывал лазерное отделение по коррекции зрения. Не берусь утверждать, но мне кажется, что мы открылись на неделю раньше.

Оперировали катаракту. Первую операцию мне помог сделать Сергей Николаевич Панфилов, признанный мэтр в этой области. Он понаблюдал за моими действиями в операционной и сказал: у тебя  получится. У нас не было ни одного осложнения за все несколько лет. Ни одного! Мы всех выхаживали, следили, приглашали потом на послеоперационную консультацию. Это отношение легло в основу нашей клиники и в дальнейшем. Я сейчас изучаю управленческую теорию, там есть такое понятие «ценности компании». Наши ценности отчасти пришли от советской медицинской школы и наших учителей, отчасти от родителей с их  увлеченностью и преданностью делу, и, конечно, это наш опыт и наши традиции.

Научно-производственная компания «Эксимер» работала успешно. Я сейчас очень хорошо понимаю ситуацию, глядят туда, на 19 лет назад. У инвестора желание получать деньги, у меня покупать новое оборудование, изучать новые направления. Конфликт был неизбежен. Инвестор продал свою долю компании «Октопус», которая на тот момент было сетью нескольких оптик. Так компания «Октопус» превратилась в клинику, а я начал новый проект.

Катаракта на местах

Хирургия катаракты тогда была крайне востребованным направлением. Особенно в районах. Пожилым людям было проблематично добраться до Самары, а на местах катаракту не оперировали. Мы сделали проект по выездам мобильной операционной бригады. У меня уже был опыт взаимодействия с городскими поликлиниками, и я его перенёс на взаимодействие с центральными районными больницами. Глава Клявлинского района, когда я пришел к нему с таким предложением, настолько загорелся этой идеей, что предложил пойти дальше. Он нашёл спонсора в лице местного шпалопропиточного завода, который купил нужный микроскоп. И мы организовали в Клявлино постоянно действующее межрайонное отделение. По остальным городам и весям я ездил с переносным оборудованием. У меня был большой чемодан, а в нем  микроскоп и все необходимое. Я был и водитель, и врач-диагност, и хирург, и специалист послеоперационного приёма, — всё в одном флаконе. Все дороги Самарской области я изучил досконально, потому что мы обслуживали более 15 муниципальных образований. Это длилось с 1998 года по 2005.  Потом поменялись условия лицензирования, и мы стали вести оседлый образ жизни.

Организовали филиал в Сызрани. Он стал первым филиалом Самарской частной глазной клиники. Я к тому времени ушел из клиник медуниверситета, потому что там началось серьезное реформирование. Частные фирмы вроде моей ушли в свободное плавание. Но я очень благодарен клиникам, которые дали нам огромный опыт, особенно в части лечения сложных пациентов. Мы столько вынесли оттуда клинических случаев, которые у нас в голове до сих пор.

Мы ускоренно строили свои собственные помещения. Первое было на Советской Армии, 253 – это жилой дом, чуть ниже МТЛ Арены. Всего 150 квадратных метров, на которых помещались операционная, одна палата, диагностический кабинет и даже небольшая оптика. Тесно, далеко от транспортного узла. Но к нам ходили! Откуда выросла клиника? От наших пациентов. Хотя как вспомнишь — зимы, дороги не чищены, ужас.

Впрочем, как только мы обрели свое место, клиника стала расти гораздо быстрее. Новые наработки, врачи, оборудование. Спустя какое-то время мы помещение продали и открылись на 6-й просеке, где работаем и сейчас. Потом появилась поликлиника на Ново-Садовой.

Сегодня у нас несколько профилей. Это хирургия катаракты, которая занимает большое место. Рефракционная хирургия: мы теперь замену хрусталика делаем, и дополнительные факичные линзы ставим, более сложные мультифокальные, которые людям позволяют видеть вдали и вблизи. Рефракционной хирургией занимается Екатерина Сергеевна Бранчевская, моя дочь. Она отучилась 5 лет в Москве в МНТК имени Святослава Федорова, защитила там кандидатскую диссертацию. Её специализация  — коррекция сложных видов аномалий рефракции, она  признанный специалист по кератоконусу. Есть такое заболевание — очень опасное, сложное, мало кто любит им заниматься. По лазерной коррекции она сейчас ведущий специалист нашей клиники. Делает те операции, за которые я сейчас уже не берусь.

Дочь оставила нашу фамилию из-за профессии и из-за бренда. В свое время я рискнул называть глазную клинику своим именем. Многие мне говорили, что будут и обратные последствия, потому что все проблемы будут сваливаться также лично на меня. Так и есть, подтверждаю. Конечно, ошибки бывают – и профессиональные, и организационные. Я очень хорошо помню все эти случаи, всех пациентов. Признавать эти ошибки и извиняться тяжело, но надо. Пациенты требуют —  и правильно требуют — соблюдения своих прав и отношение к себе, как к людям достойным. С уважением. Врачебное сообщество до сих пор является во многом закрытым. А надо брать на себя ответственность за все: и за удачи, и за неудачи.

Но я очень слежу за качеством. Ведь пациент всегда идёт на врача: кто-то хороший уролог, кто-то отличный терапевт или оториноларинголог. Мы идём на имя. Поэтому логично, если клиника называется именем врача.

Текст: Анастасия Кнор

Имеются противопоказания. Необходима консультация специалиста.

Партнерский материал