«Ирландец»: Из чего состоит итоговый фильм Скорсезе

Алиса Таёжная — о трехчасовом фильме живого классика

27 ноября на Netflix вышел «Ирландец» — первый с 2016 года фильм Мартина Скорсезе. Хронометраж в три с лишним часа, звездный актерский состав, очевидно, огромный бюджет и сотрудничество живой легенды с главным стриминговым сервисом в мире — да, «Ирландец» задолго до выхода превратился в самый ожидаемый фильм года. Обозреватель The Village Алиса Таёжная объясняет, почему этим фильмом Скорсезе подводит итоги не только самого жанра кино про мафию, но и собственной карьеры.

«Ирландец»

The Irishman

Год выхода

2019

Режиссер

Мартин Скорсезе

В ролях

Роберт Де Ниро, Аль Пачино, Джо Пеши, Рэй Романо, Бобби Каннавале

Смотреть

netflix

«Я крашу дома»

Фрэнк вспоминает свою жизнь, находясь в доме престарелых, — он один из немногих, кто выжил в мафиозной заварухе 30-летней давности. Теперь его ждет диета и мемуары, а еще — визиты католического священника: чем дальше, тем чаще. Скорсезе поставил «Ирландца» по мемуарам фигуранта многоуровневого судебного разбирательства, в котором большинство обвиняемых получили сроки, а многие — пулю в лоб. Фигуры криминальных авторитетов, политиков и предпринимателей вплывают в кадр с парящими вокруг них датами смерти или тюремных сроков (иногда они совпадают).

«Я крашу дома» — название этой книги и титр в самом начале «Ирландца». Ирландец Фрэнк Ширан (Роберт Де Ниро) — не самый ушлый мошенник, который подворовывает мясные туши и ставит на морозе пломбы: ответственный за это человек не любит лишний раз выходить на холод и не может отследить пропажи. Пропадает сначала по чуть-чуть, а потом целый грузовик — туши приезжают прямо к столу мясоеду-мафиози. Так Фрэнк попадает в поле зрения важных людей в итальянской мафии: своего будущего нанимателя и покровителя Расса Буффолино (Джо Пеши) он волей случая встречает на заправке. Постепенно Фрэнк начинает «красить дома» — кровью. Задание обычно начинается с фразы «я немного обеспокоен» — позывного, что надо разобраться быстро и максимально незаметно. Ультиматумы называются услугами, вся жизнь больших денег строится на виртуальном балансе взаимных уступок и договоренностей: у каждого внутри есть таблица дебета и кредита взаимных одолжений, по которой постоянно производится перерасчет. Не крысить, не лезть выше по лестнице без приглашения, не вмешиваться в чужие дела, не спросив своего главного, — понятия, по которым в этой иерархии действуют все.

Мафия говорит по-итальянски и за ужином макает хлеб в красное вино. Фрэнк хоть и ирландец, но католик: ему как-никак можно доверять. К тому же он неплохо знает итальянский, потому что во время Второй мировой служил в Италии. В армии субординация была такой же — без лишних слов солдату кивали на лес и несколько пленных: что делать дальше, было понятно и так. К удивлению Ширана, почему-то все пленные, роющие себе могилы, до последнего верили, что их там не похоронят, и бессмысленно отгораживались руками от наставленного ружья.

Фрэнк Ширан никуда не торопится и рассказывает издалека, минуя детство и молодость, но не упускает никого из нескольких десятков мужчин, повлиявших на его судьбу. Он пересказывает беседы и подробно вспоминает каждую захудалую прачечную, швейный салон или ресторан, за дверями которых стряпались большие дела. Есть место и черной комедии в духе «Фарго» — один труп засунули в измельчитель древесины на лесопилке. Ширан и Скорсезе понимают, что мир криминала XX века стремительно уходит в прошлое (об этом же своей «Пророк» во Франции снял Жак Одиар) и старые времена нуждаются в придирчивом к деталям летописце. «Все уже мертвы, все закончилось, никого не осталось», — говорит Фрэнку Ширану пара навестивших его представителей закона. Он — мамонт, последний, кто внятно может что-то рассказать.

Судьба Ширана меняется, когда в его жизни появляется Джеймс Хоффа (Аль Пачино) — хозяин крупнейшей логистической компании, которая доставляет по стране всем и все. На торжественной речи, посвященной возглавляемому им профсоюзу дальнобойщиков, Джимми говорит, что еда и товары первой необходимости, лекарства и рабочие материалы — словом, все, что производит мировой капитализм, доезжает до людей только благодаря выстроенной им системе. Джимми контролирует всю Америку, будучи кредитором большинства бизнесов, мафиозных кланов, политиков и чиновников, которым нужно укреплять позиции. Он отлично понимает, что если «тебя уходят», то «уходят только в могилу», но ничего не может поделать с гордостью, горячим нравом и желанием сохранить за собой власть: эпизод с десятиминутным опозданием оппонента и его неуважительным появлением на переговорах в тропических шортах — одна из самых ярких и смешных сцен уязвленной криминальной маскулинности (много, очень много слова «******» [минетчик]).

Некуда торопиться

То, что происходит в реальной жизни и всех криминальных фильмах Скорсезе (и не только его), — бизнес-интересы стремительно переплетаются с семейными: перед нами снова фигура крестного отца, жены обедают вместе, дети едят с «партнерами по бизнесу» мороженое, династические браки между кланами обеспечивают многолетнее перемирие. Между Фрэнком и Джимми возникает настоящая симпатия и долгосрочное взаимное доверие. И, застряв между Рассом, который привел его в большую игру, и Джимми, который доверяет ему как надежному партнеру, Фрэнк пытается не подвести обоих, что по правилам мафии невозможно: хозяин только один. Пока ты сам не становишься хозяином всех.

Совершенно очевидно, почему новый фильм Скорсезе вышел именно на Netflix — кому, как не мастеру и одному из самых осведомленных синефилов в мире (не верите — посмотрите на IMDb, сколько образовательных кинопроектов он сделал и сколько фильмов других режиссеров спродюсировал), знать, как сложно удержать зрительское внимание. Три с половиной часа — это не мини-сериал, удобно разрезанный на главы, и не фильм в кинотеатре, который не способны высидеть приученные к хронометражу 100–140 минут зрители стандартных синеплексов. 220 минут «Ирландца» — обстоятельная трапеза длиной в вечер, растянутая на несколько приемов, где зрителю дана свобода выйти из-за стола, но не прерывать плавное течение самого фильма. Скорсезе не тормозит и не разгоняется, а едет в повествовании на одной и той же скорости — той, с которой Фрэнк Ширан вел фуры на трассах между американскими городами.

Одна из главных особенностей фильма, на которую быстро набросились апологеты достоверности и технической точности, — омоложенные и состаренные легендарные актеры: Де Ниро, Пеши, Пачино, Кейтель — лучшие актеры Голливуда, с которыми связаны славные времена американского кино второй половины XX века. Можно обвинить Скорсезе в эксплуатации великих стариков, нелепых попытках приклеить Де Ниро голубые глаза и заставить Джо Пеши ходить моложавой походкой. Но причина в кастинге очень пожилых людей, вероятно, не только в том, что этим звездам больше никогда не выпадет шанс сыграть вместе ансамблем (и один этот факт стоит каждой минуты их экранного времени). Просто неторопливый темп, с которым на экране прохаживаются, а не несутся главные герои в свои 40–50 — примета эпохи других скоростей, когда открытая машина с президентом проезжала по Далласу, а у преступников на задании было время ехать на автомобиле из города в город и оставлять многозначительные паузы после важных слов. Никто в «Ирландце» не суетится: ни актеры, ни режиссер.

Блокбастеры, женщины и американские мифы

С темпом и тоном «Ирландца» резонирует и недавняя горькая колонка Мартина Скорсезе в The New York Times об эпохе блокбастеров, которую многие восприняли как брюзжание старика — мем «окей, бумер» вовремя подоспел. В этом тексте — простом, прозрачном, печальном и сочащемся любовью к делу жизни — Скорсезе скорбит по времени, когда кино было риском, и одновременно защищается от обвинений в консерватизме. Он пишет, что не против конвейерной сборки современных франшиз, а против того, что блокбастеры предлагаются в большинстве мировых кинотеатров как единственно возможное кино. Скорсезе говорит о важности архивных и репертуарных кинотеатров, где можно посмотреть и Пола Томаса Андерсона, и Уэса Андерсона, не чувствуя себя избранным меньшинством. И, выпуская «Ирландца» на Netflix, фантазирует о возможности показывать на большом экране кино другого темпа, которое он снял и в котором рискует перед молодой аудиторией, знающей Хичкока и Тарковского дай бог по именам.

«Видение художника, конечно, и есть самый большой риск» — и именно о препятствиях выразить себя для кинематографистов и зрителей колонка Скорсезе против рыночной уравниловки. Компьютерное восстание из мертвых Джеймса Дина или голограмма Фредди Меркьюри — еще одно лицо будущего некино, рядом с которым омоложенные Де Ниро и Пачино все еще смотрятся живее всех живых — потому что их режиссер знает, что с ними делать в настоящем времени, пока они дышат и способны поделиться своим талантом с нами. Старикам тут, казалось бы, не место, но семья без дедушки — уже другая семья.

Другая особенность «Ирландца» — женщинам здесь тоже не место. Если в «Хороших парнях» и «Казино» (и в родственных им «Лице со шрамом» или «Однажды в Америке») женщина или женщины всегда были центром повествования и объектом желания и конкуренции, то в «Ирландце» они попросту на периферии, и тому в сюжете дано очевидное объяснение. Жены показательно не лезут в дела, видя в кошмарах, как взрываются их машины. Не задают напрасных вопросов, на которые им все равно не ответят. Возраст промискуитета в прошлом, и вопрос соблазна не стоит: жены удобно находятся поблизости, чтобы вовремя записать на них десятую часть собственности и всучить им кровавую одежду после очередного дела. It is a man’s world. Женщины делают вид, что их мужья не красят стены. Дочери с отцами предпочитают не разговаривать.

Еще в «Ирландце» Скорсезе трезво развеивает два главных американских мифа — о справедливом правосудии и о демократии. Америка без коррупции из документальных свидетельств Фрэнка Ширана — это великое надувательство. Если мы видим в фильме детали крупным планом, то, скорее всего, это конверты с деньгами, которые передают из рук в руки за выполненные задания и оказанные услуги. Иногда мелькают микрофоны, которые вешают на кротов. Все продается и покупается — свидетели на суде и свобода, отведенный вовремя взгляд и закрытый рот. Закон эфемерен, его не существует, а исход судов чаще всего известен, если кого-то из лояльных людей не перекупят за большую стоимость. Лояльность — главная ценность в реальности «Ирландца», и она или не продается, или продается однажды по самой высокой цене: именно так Фрэнк Ширан получает один из трех золотых перстней — символ неприкосновенности и пожизненной защиты. Вопрос, как и когда продать свою лояльность, встает в «Ирландце» перед каждым, но о неминуемом конце игры помнят все. Афера по-американски (о том же самом, но в чуть меньших масштабах — замечательный ретроэпос Дэвида О. Рассела) — единственный способ делать дела как на уровне мафии, так и на уровне государства.

Демократия по «Ирландцу» — еще одно не работающее в реальности понятие, наполняющее американский народ необъективной гордостью за себя. Пока обыватели в Штатах горюют над убийством симпатяги-президента в Далласе, Джимми Хоффа тихо приседает за стол: порушен хрупкий статус-кво, в котором группы влияния и лоббисты годами делили прибыль и территории. Фрэнк Ширан рвет подкладку Карибского кризиса — без всяких иллюзий о намерениях Кеннеди освободить Кубу от деспотизма Кастро. Настоящий объект передела — кубинские казино и огромные деньги вокруг них, на что брошены силы как телевизионной пропаганды, так и чиновников с долями в мафиозных кланах: мафия финансирует политиков каждую избирательную компанию. На старости лет Фрэнк смотрит по телевизору слишком знакомый сюжет — бомбардировку Сербии: только теперь он не может по именам назвать главных действующих лиц этой международной игры, как мог безошибочно 30 лет назад.

Великая эпоха

«Ирландец» при всей его сдержанности и неспешности смотрится как пенсионерское продолжение «Волка с Уолл-стрит» — самого резвого фильма Скорсезе за последние пару десятилетий. Если бы Гордона Белфорта не посадили в тюрьму в расцвете лет и он не вышел бы на свободу вести мастер-классы по продажам, тыча слушателям в лицо ручкой, то, скорее всего, стал бы Фрэнком Шираном с поправкой на полное отсутствие гедонизма. Если мир с Уолл-стрит — это махинации с цифрами, красивая жизнь, трофейная жена в обтягивающем платье, наркотики и тусовки у бассейна, то главный наркотик героев «Ирландца» — это контроль. Марго Робби в прошлом, если она когда-то и была объектом интереса, главное в жизни — работа: палить и не запалиться. Как бы ярко ни складывалась молодость и зрелость, финал для каждого — инвалидное кресло или палка, внимательная медсестра на 50 лет младше, которая спрашивает, почему дети приезжают так редко.

Ближе к 90 годам все выжившие — мафиози или нет — чаще смотрят на небеса и налаживают отношения с Богом, имя которого прежде употребляли как междометие. Бойцовскую рыбку до самой смерти отличит только навык поторговаться за понравившийся гроб для самого себя — могила ждет, но сбить цену на полторы тысячи долларов все равно приятно. С той же смелостью и остроумием Мартин Скорсезе выбирает себе гроб в похоронном бюро, отдавая себе отчет в том, что оставил после себя великую эпоху и великую фильмографию. И потому имеет полное право на уважение и три с половиной часа жизни миллионов людей другого поколения с синдромом дефицита внимания. Он не будет торопиться со своим рассказом.

Фотографии: Международный кинофестиваль в Нью-Йорке