Рассказ Светланы Волковой «Зеленая ленточка»

Публикуется в рамках совместного проекта «Петербургского дневника» и литературного журнала «Нева»

Когда мне было семь, я впервые узнала, как рвется сердце.

А рвется оно со звуком лопающейся гитарной струны, третьей – той, которая «соль».

…Стоял декабрь, последняя его неделя. Приближались первые в моей жизни школьные новогодние каникулы. Детство пахло мандаринами, елочной хвоей, дымным шлейфом от хлопушек и железистой взвесью бенгальских огней. Все дети во дворе возбужденно делились подозрениями, кому из них что подарят. Дед Мороз еще существовал в сознании, но было уже все равно, кто принесет заветный подарок: именно он собственной персоной или кто-то из родни. Главное, чтобы это была именно та самая кукла из ДЛТ или пластмассовый самосвал, как на витрине в Гостином Дворе. Я же грезила о карнавальной балетной пачке из гофрированной папиросной бумаги, которая продавалась в магазине «Маска» на Невском.

Во флигеле нашей дворницкой жила тогда многодетная азербайджанская семья. Детей было что-то уж очень много, мы никогда не знали, сколько их. Держались они обособленно – все, кроме шестилетнего Муртазы, который так и лип к нашей компании. Он был маленький, худющий, с огромными черносливовыми глазами и длиннющими плюшевыми ресницами. Все его называли Тазиком (производное от его имени), в игры принимали не во все и считали дурачком. Он не обижался, только смеялся.

В начале декабря Тазик признался мне, что больше всего на свете мечтает о котенке. Не о гипотетическом каком-то котенке, а о конкретном – серо-полосатом, что родился недавно у кошки Файки, которая жила при нашей пышечной. Котят Файка приносила как по расписанию – два раза в год, и продавщицы всячески старались спихнуть потомство покупателям.

– А почему именно полосатого? – спросила я Тазика.

– У нее их очень много родилось. Все черные с белым, а один маленький, тощий, мне его жалко. Я Персиком его буду звать.

Мы сбегали посмотреть. И правда, пятеро котят были как на подбор: черные спинки, белая манишка, хвостики морковкой, ползали друг по дружке, прокладывали силой тропу к маминому животу. А шестой – тощенький, полосатый, дрожал, Файка его постоянно вылизывала. Продавщица тетя Люся сказала, что котенок не жилец. Тазик заплакал.

И вот, когда до Нового года оставалось несколько дней, Тазик подошел ко мне на горке и шепнул:

– Родители не разрешают. Говорят, тесно у нас.

Я сразу поняла, о чем он.

– А я уже и ошейничек ему сделал. – Тазик показал криво связанную из пряжи зеленую ленточку.

Я пожала плечами. Куда им еще во флигелек кота?

– Ну ты так ему подари. Кто-нибудь возьмет его, а он уже в ошейничке.

Тазик помолчал, вздохнул тяжело, ресницы вспорхнули к бровям.

– Может, его никто не заберет и он вырастет в пышечной?

В его черных глазищах светилась надежда.

– Но ему же лучше будет у кого-нибудь дома! – возмутилась я.

Тазик снова вздохнул, и я поняла, что он сейчас заревет.

А тридцать первого декабря в нашей коммунальной квартире случился потоп: сосед дядя Миша решил подвинтить текущий кран, сорвал резьбу, и вода затопила весь коридор. Да это-то ладно, не впервой, как говорится. Только вода залила наш деревянный «пенал», в котором бабушка прятала от меня новогодний подарок. Да-да, это была моя мечта – балетная пачка из гофрированной папиросной бумаги. Вода убила ее полностью.
Утирая мне слезы, бабушка сказала:

– Не хнычь. Первого января пойдем тебе покупать подарок.

Но первого января магазины были закрыты, и мы вернулись домой. Тогда я выпалила:

– Хочу кота! Живого!

Бабушка с мамой переглянулись и, предварительно обсудив с соседями ситуацию, заявили:

– А давай!

Я уже знала: это будет Файкин котенок – тот самый, полосатый. Когда мы принесли его домой, имя ему уже было: Мурзик. Персиком я назвать его не решилась.

Он немного напоминал мне Тазика – Муртазу. И тем, что был самым маленьким в многочисленном Файкином семействе, где все котята, как на подбор, крепенькие, черненькие, а он один – хрупкий, болезненный.
Надо ли говорить, как мы над ним тряслись: возили на другой конец города к хорошему ветеринару, бабушка что-то прокручивала для него в мясорубке, я пожертвовала кроваткой из-под куклы, мама ежедневно промывала ему глаза специальным раствором.

Недели через две на котенка было любо-дорого поглядеть: шерсть залоснилась, мордочка начала приобретать хулиганское выражение.

О моем новом жильце вскоре во дворе узнали все дети, и все без исключения просились поглядеть на него. Я отнекивалась: мол, рано еще, маленький. А в конце января подошел Тазик и грустно произнес:

– Мы уезжаем послезавтра. В Баку, к родне.

И, помолчав, прибавил:

– Можно я на твоего Мурзика посмотрю?

С тех пор как Персика забрали, я очень скучаю. Я не смогла придумать, как ему отказать, заявила лишь, чтобы он завтра ближе к вечеру приходил.

Сама же – не бейте меня – покрасила котенка маминой басмой. Соседи были свидетелями, но не остановили. Бабушки с мамой дома не было.

Когда пришел Тазик, был уже пятый час, и за окном начинало темнеть. Я зажгла один тусклый торшер и позволила Тазику посмотреть на котенка издалека, не подходя к нему близко, потому что якобы вечно хлюпающий носом Тазик мог его заразить насморком.

Тазик стоял на расстоянии нескольких шагов от кукольной кроватки, вытягивал худую шейку, разглядывая черную спинку спящего Мурзика и был почему-то так счастлив, как будто увидел чудо.

– Ты везучая, – сказал он мне, когда мы прощались. – У тебя есть кот.

Да, у меня теперь был кот. Тот кот, который мог бы быть его, но был моим.

И мне тогда показалось, что очень здорово, что я назвала котенка Мурзиком. Очень уж похоже на «Муртазу» – этим, фантазировалось мне, я тихонечко говорю Тазику «спасибо». И так же тихонечко «извини».
Еще через день шумная Тазикова семья покинула флигелек, и больше Тазика я никогда не видела. Лишь через неделю ко мне подошла почтальонша тетя Малика, их дальняя родственница, и молча протянула мне самодельный картонный конвертик.

– На вот. Муртаза тебе оставил.

Я принесла конвертик домой, вскрыла его, и на мои колени выпала кривенько связанная зеленая ленточка. И вот здесь сердце мое оборвалось.

К слову, Мурзик прожил с нами долгую кошачью жизнь. Очень надеюсь, она была у него счастливой. А ленточку ту я храню до сих пор. И каждый раз, когда вынимаю ее из пожелтевшего конвертика, рвется мое сердце – вот так же, как рвется струна – третья, та, которая «соль».

СПРАВКА

СВЕТЛАНА ВОЛКОВА 

Прозаик, переводчик, сценарист, член Союза писателей России. Окончила филологический факультет Санкт-Петербургского государственного университета. Печаталась в журналах «Нева», «Дружба народов», «Аврора», «Октябрь», «Время культуры. Петербург», «Крым», «Балтика», «Берега», «Другие люди», альманахе «Полдень. XXI век». Лауреат нескольких литературных премий.

НА ЗАМЕТКУ

В социальной сети по адресу: vk.com/spbdnevnik «Петербургский дневник» проводит голосование за лучший рассказ, опубликованный в издании в 2019 году. Голосуйте за понравившийся текст!